Пс 136
Дочь Вавилона и Персии, (ныне – Аравии вольной),
даже доныне нам козни готовит твой тягостный гений!
Чаша давно переполнена, слез безутешных – довольно
пролито; страшный сон - годы гетто, невзгод и гонений.
Кровь Катастрофы - в земле, эры грозных империй - минули.
Детям шеола рассвет не укажет обратной дороги.
Сын человеческий быстро умнеет от граммовой пули –
печи Освенцима стали уроком серьезным и строгим.
Детям и внукам замученных, ныне, так дороги снова
теплое море Израиля, звезды, холмы и закаты, –
что не висеть больше бубнам и гуслям на ветках терновых,
и не пролиться слезе безутешной в долине Эфрата!
Знаешь, чье имя священно? чьи очи – святы и лучисты?
Вечный – да будет он громко прославлен в родах и коленах!
Клятва Его отзывается эхом в присяге танкистов,
что «неприступны да будут Массады священные стены».
Тысячи копий страшнее – броня Меркавы смертоносной.
Святый, о сделай столетие наше всеобщим столетьем!
Сердце, таящее зло, задохнется от собственной злости.
Сердце, влюбленное в жизнь, будет вечным залогом бессмертья.
даже доныне нам козни готовит твой тягостный гений!
Чаша давно переполнена, слез безутешных – довольно
пролито; страшный сон - годы гетто, невзгод и гонений.
Кровь Катастрофы - в земле, эры грозных империй - минули.
Детям шеола рассвет не укажет обратной дороги.
Сын человеческий быстро умнеет от граммовой пули –
печи Освенцима стали уроком серьезным и строгим.
Детям и внукам замученных, ныне, так дороги снова
теплое море Израиля, звезды, холмы и закаты, –
что не висеть больше бубнам и гуслям на ветках терновых,
и не пролиться слезе безутешной в долине Эфрата!
Знаешь, чье имя священно? чьи очи – святы и лучисты?
Вечный – да будет он громко прославлен в родах и коленах!
Клятва Его отзывается эхом в присяге танкистов,
что «неприступны да будут Массады священные стены».
Тысячи копий страшнее – броня Меркавы смертоносной.
Святый, о сделай столетие наше всеобщим столетьем!
Сердце, таящее зло, задохнется от собственной злости.
Сердце, влюбленное в жизнь, будет вечным залогом бессмертья.